У этого человека очень приятный голос. Его речь льется спокойно и размеренно, как в качественной познавательной передаче.

Его форме в 80 лет могут позавидовать иные сорокалетние, если им доведется увидеть, как он промчится мимо на своем мотоцикле Honda в каске стиля времен Второй Мировой.

Уверенный в себе, полный спокойного достоинства, этот человек производит впечатление того, кто способен помочь дельным советом в сложной ситуации.

Я хочу познакомить Вас с Арманом Пети, легендой французского телевидения, объездившим весь мир в поисках интересных и волнующих репортажей. Окончив курсы журналистики в Париже в 1960 году, он поступил работать на единственный в тот момент национальный телевезионный канал – RTF – в качестве оператора.

Спустя полтора года он попросил перевода в свой родной Марсель, где только зарождался региональный канал.

В течение 20 лет именно благодаря камере г-на Пети французские и зарубежные телезрители имели возможность наблюдать за событиями на юге Франции и в разных уголках мира.

В частности, он был частью команды первого информационного журнала – Cinq colonnes à la une[1], – который до сих пор считается законодателем и непреложным ориентиром этого жанра тележурналистики.

Провел несколько месяцев за знаменитой лодке «Калипсо» Жака-Ива Кусто, снимая репортажи, в том числе и под водой.

Читал курс в школе журналистики в Марселе, благодаря чему сменил работу репортера-оператора на редакторскую карьеру, приняв предложение приятеля, преподававшего в той же школе, присоединиться к нему в Новой Каледонии[2] во время чрезвычайных событий 1985 года.

После этой рабочей командировки, длившейся более года, Арман Пети вернулся на свой канал уже в должности шеф-редактора, и оставался им до самой пенсии.

Почему Вы выбрали профессию журналиста?

По зову души. Мне нравилось путешествовать, узнавать новое, встречать новых людей, посещать новые страны.

В течение всей своей карьеры я занимался любимым делом : снимал репортажи. На мой взгляд, картинка – это очень важно. Потому что изображение не врет, а комментарии к ней можно добавить совершенно разные. Как говорят в нашей профессии:

«Les faits sont sacres, les commentaires sont libres[3]».

Что самое сложное в Вашей работе?

В журналистике не существует четкого рабочего дня. Вы ответственны за репортаж, который дадите в эфир, за вашей спиной не стоит шеф. Работа может занять два, три или десять часов, или два дня – вы сами решаете на месте, когда она завершена. Мне повезло, мне удалось отведать le pain blanc[4] телевидения, когда репортеры были мэтрами. Сегодня ситуация изменилась. Есть жесткий график, с расписаниями рейсов, понятиями рентабельности и высокой конкуренцией каналов… Раньше у нас не было такого прессинга.

Ничего сложного особенно не было. Нужно просто было привыкнуть к тому, что часто приходится быть вдали от дома, в отелях, в других странах, работать порой в праздники или в выходные. Моей семье это было сложнее, чем мне самому. И нужно стараться уделять им время, вместе отдыхать, а не проводить все время вдали.

Но безусловно, были и преимущества.

На скольких языках вы говорите?

Я говорил немного на немецком, которому обучился в школе в Швейцарии, но уже, конечно, все забыл. И немножко изъясняюсь на английском, достаточно, чтобы не пропасть в стране, где на нем говорят.

У нас всегда были переводчики, так что знание иностранных языков было не так принципиально, как сегодня.

О каком из Ваших проектов Вы думаете с особой гордостью и почему?

Я не скажу точно, сколько тысяч часов репортажей я сделал, и безусловно, сейчас помню не все из них, но я горд своей работой. Какие-то запомнились лучше, чем другие. Например, крушение плотины Мальпассе 1959 года во Фрежюсе, где, к сожалению, погибли сотни людей. Поскольку я находился неподалеку, в Марселе, то смог первым снять последствия этой катастрофы, и мои кадры потом показали по Евровидению. Или теракт на вокзале Сен Шарль накануне нового 1984 года. Мне позвонили, когда мы с женой готовились сесть за праздничный стол. Я тут же сорвался и вернулся только на следующее утро.

Один из дорогих моему сердцу проектов, уже после ухода на пенсию, – партнертство с моим другом Альбером Фалько, капитаном « Калипсо ». Мы заключили с ним контракт на производство фильмов о море. С помощью марсельской продюсерской компании Films du Soleil в 1990х годах мы сняли 8 фильмов, однако они не получили громкого коммерческого успеха.

Есть ли у вас ощущение, что вы причастны к написанию истории?

Когда я ушел с телевидения, я написал книгу, но так ее никогда не опубликовал. Она рассказывала о моих годах репортерской работы. Я перечитал ее и понял, что она может заинтересовать только очень специальных людей. А сегодня я уже не могу найти этот документ. А жаль…

Сейчас столько репортеров и столько съемок… я был первым, кто сделал подводные сьемки, а сколько сейчас тех, кто снимает под водой ?

Кстати, Кусто предлагал мне работу, но у нас не было полного взаимопонимания. Если бы я был холостым, возможно, я бы и стал частью команды, и прожил бы это приключение, но я был женат, у меня уже была дочь. И на телевидение платили лучше.

Оператор, который меня заменил, его звали Анри Делуар, снял все знаменитые фильмы о путешествиях Кусто, которые мы видели по телевизору. Ну тем хуже, не взялся – значит, не взялся.

Я горжусь тем, что я делал то, что делал. Даже если это не так уж и много, я сделал свой вклад. И в особенно горд тем, что я занимался любимым делом. В то время как сейчас это нелегко. Я преуспел, потому что в тот момент требовались люди вроде меня и я не упустил свой случай.

Насколько, на Ваш взгляд, изменился журнализм за эти годы?

Я знал золотое время телевидения, а сейчас оно совсем другое. Нужно вернуться, не успев уехать, совершенно нет времени ни на что. Как стюардессы, которые, раньше, скажем, проводили день или два в Гонконге, прежде чем сесть на следующий рейс, сегодня сразу же пускаются в обратный путь. Понимаете меня? Это больше не та же самая профессия.

Нынешний журнализм мне не подходит. В основном, это журнализм копания в грязи, выискивания того, где плохо. И очень редко мы говорим о том, что хорошо, хотя есть и такие вещи.

Сейчас полно круглых столов, когда оппонентов сталкивают лбами, для меня это не телевидение, а радио, которое снимают на пленку.

Мои парижские шефы были настоящими профессионалами своего дела : Пьер Лазарефф, Пьер Дегроп, Пьер Дюмайе. Эти люди пришли из профессии, начинали как простые журналисты и со временем стали главами канала.

Им невозможно было рассказывать всякую чушь, они прекрасно понимали работу с камерой, знали все тонкости изнутри.

Возможно, это прозвучит горько, но сейчас зачастую руководство каналов, особенно общественных, – это политики, назначенные политической властью, какой бы они ни была. И эти люди не знают нашей профессии, Вам не удастся с ними поговорить о деле. Это управленцы, которые прекрасно понимают, что пришли на время, что однажды они уйдут. Они пристегиваются ремнем безопасности к своему креслу, и их невозможно ни о чем попросить. Они просто не поймут, о чем речь.

Раньше было много профессий, о которых можно было мечтать. Я мечтал о профессии репортера, а сегодня я не уверен, что увлекся бы этим делом.

То есть, Вы предпочитаете поменьше смотреть телевизор?

Я смотрю только новости – сказывается профдеформация – и спортивные каналы. В спорте нет политики, атлеты всех стран прекрасно понимают друг друга, даже если они соревнуются, скажем, на олимпийских играх, или чемпионатах мира. Я обожаю спорт. В свое время участвовал в теннисных турнирах, катался на лыжах. Сейчас иногда сажусь на велосипед, хотя понимаю, что старею, потому что с вечера думаю : завтра прокачусь, а с утра – ни малейшего желания.

Какие вещи являются для Вас главными в жизни?

Здоровье. Это самое важное. Когда мы здоровы, мы этого не замечаем, и только когда появляются болезни, мы понимаем, что здоровье – это самое главное в жизни. Особенно с возрастом.

Если я сегодня окажусь на улице без ничего, но в добром здравии, я не пропаду. А если проснусь миллионером, но больным, то ничего уж не спасет.

И разумеется, моя семья – жена, дети, внуки. Моя внучка очень много для меня значит, я более терпелив с ней, чем с детьми. Я лучший дедушка, чем папа.

И еще ощущение свободы. Оно для меня бесценно. Сегодня я предпочитаю ездить на мотоцикле, он предоставляет ту степень свободы, которой мы лишены на машинах. Раньше была лодка, я любил заезжать на ней в каланки, в маленькие бухточки, и чувствовать эту самую свободу. Когда тебя никто не контролирует. Свобода – это огромное наслаждение.

Есть ли у Вас привычные ритуалы, которые отмеряют Ваш день?

Не особенно, хотя каждый день я стараюсь начинать с чашки кофе в компании приятелей в нашем деревенском кафе.

В каких обстоятельствах Вы могли бы воскликнуть : «Жизнь прекрасна!»?

Когда я вижу, что вся моя семья счастлива, когда у всех хорошо идут дела, все в добром здравии. И когда стоит хорошая погода, я очень чувствителен в этом отношении. Как истинному марсельцу, мне необходимо солнце. К тому же, я скорпион, а скоприоны, кажется, очень чувствительны в отношении погоды. Когда идет дождь, я грущу, и ветер меня нервирует. А когда все в порядке, когда нет особенных забот, тогда и жизнь прекрасна.

Что, на Ваш взгляд, самое полезное дали Вам родители?

Мне сложно ответить на этот вопрос. Я рано оставил родительский дом, поскольку была война, моего отца разыскивали немцы, и меня переправили в Швейцарию. Сначала в Межев на 8 месяцев, на базу отдыха, а потом когда он перестал быть свободной зоной, нас разместили в швейцарских семьях, которые сотрудничали с Красным крестом. Я оставался в Швейцарии 3 года, с 9 до 12 лет, ходил там в школу, и именно там немного выучил немецкий. А когда я вернулся домой, у меня только родилась сестра, и я был предоставлен самому себе, пользовался полной независимостью. А в 20 лет я уехал на войну в Алжире, два с половиной года провел там в армии. Мой отец был очень добрым человеком, работал в налоговой, но у меня не было с ним близких отношений. Я больше проводил время с мамой. Моей маме сейчас 104 года, и она до сих пор жива. У нее прекрасно работает голова и все в порядке с памятью. Она меня принимала всегда таким, какой я есть, и даже когда я делал глупости, она говорила, что я прав. Я часто навещал ее родителей, которые жили загородом, под Марселем, и может быть, именно поэтому на пенсии я тоже решил поселиться в деревне, здесь в Ориоле. Нам здесь лучше, не так ли?

Какой совет Вы могли бы дать себе самому, двадцатилетнему?

Заниматься любимым делом, как я и поступил. Я снова занялся бы этой профессией, я снова стал бы журналистом. Конкретно сейчас ничего не приходит в голову, но есть много вещей, которых я не стал бы делать, многих глупостей. Наверняка, были бы другие, но не те же самые.

Если бы я был карьеристом, остался бы работать в Париже, но я всегда предпочитал качество жизни карьере. Я люблю солнце, море, горы, и все это я нашел в Марселе.

Я правильно понимаю, что у вас нет никаких сожалений?

Никаких. Я, конечно, ностальгирую по прошлому, но сожалений нет. Сегодня мне 80 лет, и я прекрасно осознаю, что живу в основном воспоминаниями, и мне есть, что вспомнить.

Телевидение – это та сфера, где вас очень быстро забывают, если вы уходите, буквально на следующий же день. И надо уметь это принимать.

Каков, на Ваш взгляд, лучший способ поддерживать пламя любви?

Делать взаимные уступки. Я сейчас женат вторым браком и он длится уже 45 лет. Стариться вместе, сохраняя любовь, – это непросто, потому что со временем совместная жизнь превращается в привычку. И нельзя, чтобы привычки одного досаждали другому. В этом гармония пары.

Сегодня многие пары распадаются, в том числе и потому, что женщины стали более автономными, больше не ведут жизнь, отличную от жизни работающих мужей, не хотят мириться и терпеть. Если что-то идет не так, люди довольно быстро расстаются, потому что оба более независимы, и финансово в том числе.

Поделитесь ли секретом своего любимого блюда?

Я люблю прованскую кухню. Вообще, люблю все блюда прованской кухни, где непременно присутствует чеснок (многие его плохо переваривают) и оливковое масло. А еще я люблю рыбу. Если говорить о конкретном блюде, то мое любимое – фаршированные овощи. Надо уметь их готовить, и когда достаешь их из духовки, это просто объедение. Мы тут на прошлой недели взяли их с женой в ресторане, у нас, в Ориоле, и это было прекрасно.

---

[1] В буквальном переводе с французского : «Пять колонок на первой полосе». Название передачи отсылает к выражению, принятому в печатной прессе. Обычно газетный текст распределялся на странице по пяти вертикальным колонкам. Шапка заглавной статьи номера на титульной странице печаталась в ширину всех колонок, сигнализируя о ее важности.

[2] Французская островная территория в Тихом океане

[3] Факты священны, а комментарии свободны.

[4] Белый хлеб

---

Читать на английском: Profession: reporter